Для прикрытия истинных целей политики вытеснения русского языка украинские идеологи предлагают набор псевдоисторических сказок, рассчитанных на то, что большинство людей, прошедших процедуру сначала коммунистической, а затем национал-"демократической" промывки мозгов, просто не знают своей истории; либо ссылаются на примеры других стран, причем только тех, где название единственного государственного языка совпадает с названием страны: вот, мол, во Франции язык французский, значит, в Украине должен быть украинский. Следуя такой логике, в Австрии, к примеру, должен быть язык австрийский. Очевидно, находясь в здравом уме, нельзя принять подобные доводы в качестве серьезных аргументов.

Более десяти лет на Украине ведется постепенное, но неуклонное наступление на русский язык, который методично вытесняется из сферы образования и делопроизводства. Украинские власти фактически приравняли русский язык к иностранному. Они упорно игнорируют многочисленные предложения учесть реально сложившуюся на Украине языковую ситуацию и придать русскому языку статус официального наряду с государственным украинским.

Некоторые особо ретивые деятели настаивают на полном изгнании русского языка из всех без исключения сфер общественной жизни. Чтобы выяснить, насколько обоснованными, или скорее безосновательными, являются попытки представить русский язык на Украине иностранным, надо обратиться к истории русского языка, в особенности к тем ее страницам, которые были скрыты в советский период, и о которых предпочитают не вспоминать современные украинские идеологи, выполняющие задачу нагнетания антирусских настроений в украинском обществе с целью максимально обособить Украину от Российской Федерации и не допустить их возможного сближения в будущем.

В дореволюционной России термин "русские" относился не только к великороссам, как это после 1917 года было установлено большевиками, а в равной степени также к малороссам и белорусам. Соответственно и русский язык тогда представлял собой совокупность основных русских наречий - великорусского, малорусского и белорусского, которые в свою очередь разделялись на поднаречия и многочисленные говоры. Наряду с простонародными наречиями русского языка выделялся также общерусский литературный язык.

Рассматривая языковую ситуацию XIX столетия, не говоря уже о более ранних временах, когда не было ни системы всеобщего образования, ни средств массовой информации, следует проводить различие между разговорным языком простого народа и языком литературно-книжным. Академик И.И.Срезневский указывал на необходимость "рассматривать в истории Русского языка отдельно язык народа и язык книжный".

Если вести речь о разговорном простонародном языке, то, встречаясь с терминами: язык, наречие, поднаречие, говор, надо учитывать, что эти термины, за исключением последнего носили всего лишь условный характер. Реально существовали только последние - простейшие и неделимые языковые величины в виде конкретных говоров, на которых говорили люди в каждой отдельной местности. Остальные из перечисленных языковых величин являлись собирательными: группа однородных говоров составляла наречие (поднаречие), группа близких между собой наречий - язык.

Академик А.А.Шахматов писал: "Самого поверхностного наблюдения достаточно, например, для того, чтобы убедиться в том, что в разных местах России говорят по-русски несходно, с большими или меньшими отличиями. Малорусы, занимающие юго-запад и юг России, белорусы, сидящие на западе ее, сильно разнятся и в произношении, и в словоупотреблении от великорусов. Но и область, занятая великорусами, далеко не представляет единства в языке: конечно ярославец хорошо поймет рязанца, архангелогородец без труда объяснится с калужанином, но это будет в значительной степени зависеть от того, что в общениях не со своими односельчанами местный житель избегает серой деревенской речи и старается говорить по-городскому; имеем ряд свидетельств хорошо подготовленных наблюдателей относительно того, как трудно без известного навыка схватить смысл речи, когда крестьяне той или иной отдаленной от городских центров местности непринужденно говорят между собой. Можно привести сотни и тысячи слов, понятных в одной великорусской местности и неизвестных в другой; весь уклад языка, разумея под этим все приемы произношения звуков, разнообразится в различных частях так называемого великорусского наречия, но даже в пределах одного уезда, другой раз одной волости заметны как среди великорусов, так и малорусов и белорусов крупные диалектические отличия".

Однако взаимные диалектические отличия русских наречий не были столь велики как это наблюдалось в других языках, что позволяло говорить о русском языковом единстве.

Академик И.И.Срезневский писал в 80-х годах XIX в.: "...Давни, но не испоконны черты, отделяющие одно от другого наречия северное и южное - Великорусское и Малорусское; не столь уже давни черты, разрознившие на севере наречия восточное - собственно Великорусское и западное - Белорусское, а на юге наречия восточное - собственно Малорусское и западное - Русинское, Карпатское; еще новее черты отличия говоров местных, на которые развилось каждое из наречий Русских. Конечно все эти наречия и говоры остаются до сих пор только оттенками одного и того же наречия и ни мало не нарушают своим несходством единства Русского языка и народа. Их несходство вовсе не так велико, как может показаться тому, кто не обращал внимания на разнообразие местных говоров в других языках и наречиях, напр. в языке Итальянском, Французском, Английском, Немецком, в наречии Хорутанском, Словацком, Сербо-Лужицком, Польском."

На поразительное языковое единство русского народа при сравнении его с другими крупными европейскими народами указывал в начале ХХ века академик А.И.Соболевский: "Если мы сравним русский народ в нынешнем его состоянии с другими народами Европы, мы будем поражены его однообразием. Немцы, например, в разных местах немецкой территории (в Германии, Австрии и Швейцарии), несмотря на все усилия превосходной немецкой школы, остаются при своих говорах, и немец из Гамбурга не понимает немца из Вестфалии, а немец из Вестфалии не понимает немца под Цюрихом или под Веной. То же можно сказать об испанцах и итальянцах, несмотря на то, что размеры испанской и итальянской территории не идут ни в какое сравнение с размерами территории русской."

Говоря о единстве простонародного русского языка мы имеем в виду величину условную, собирательную. Столь же условными, собирательными языковыми величинами являлись и наречия великорусское и малорусское, включавшие в свой состав поднаречия и говоры. Поскольку не существовало четких критериев, позволявших однозначно утверждать, что является языком, а что наречием, эти понятия могли быть применимы к одной и той же языковой величине.

Не затрагивая здесь политических причин, по которым русские наречия именовали языками, о чем речь пойдет далее, заметим, что данная языковая величина могла быть названа и языком, и наречием, в зависимости от того, с какими из других языковых величин она сравнивалась. Например, великорусское или малорусское наречие по отношению к своим поднаречиям могло быть названо языком, и в то же время по отношению к более общей языковой величине - русскому языку - оставаться наречием.

В таком относительном значении употребляет термины язык и наречие профессор Т.Д.Флоринский, который, не отнимая у малорусской речи права именоваться языком, в то же время говорил: "Малорусский язык есть не более как одно из наречий русского языка". В этом случае термин "русский язык" служит для обозначения более общего, родового понятия, в состав которого входят частные, видовые понятия, обозначаемые термином "наречие".

Практически же языком обычно назывался язык литературный, на котором говорило образованное сословие, а все отклонения от него считались наречиями.

Известный языковед В.И.Даль отмечал: "Трудно решить положительно, что называется языком, что наречием, а что говором. Наречием называют обыкновенно язык не довольно самостоятельный и притом столь близкий к другому, что, не нуждаясь ни в своей особенной грамматике, ни в словаре, может быть хорошо понимаем тем, кто знает первый. Называют также наречием - более в политическом смысле - областной или местный говор небольшой страны; или язык местный, искаженный, как полагают отшатнувшийся от коренного языка. Вообще язык, которым говорит большинство, а тем более сословие образованное, язык письменный, принимается за образцовый, а все уклонения его за наречия."

Таким письменным, книжным языком, общим для всех образованных русских людей, являлся общерусский литературный язык. Этот язык в качестве наречия наряду с простонародными наречиями также мог быть включен в состав русского языка как понятия собирательного.

"Другими словами, под именем русского языка в науке разумеется целая группа близко родственных диалектических единиц, которые естественно назвать русскими наречиями, а именно наречия великорусское, белорусское, малорусское и книжное общерусское (т.н. "литературный общерусский язык" - язык русской науки, литературы, общественной жизни и вместе с тем язык образованных классов русского общества)", - писал профессор Т.Д.Флоринский.

Таким образом, в дореволюционной России термин "русский язык" означал как совокупность всех русских простонародных наречий, так и конкретный литературный общерусский язык, общий для образованных людей всех русских народностей - великороссов, малороссов и белорусов, язык администрации, науки и просвещения.

"История русского языка начинается с момента образования русской народности, - писал академик А.А.Шахматов, - а этот момент восходит к тому времени, когда восточнославянские племена под действием тех или иных причин отделились от родственных племен западных и южных".

Западнославянская и южнославянская языковые группы уже в свой древнейший период не обладали единством и целостностью. В отличие от них восточнославянская группа была более цельной и единой. Языковая общность восточных славян способствовала формированию древнерусской народности. А.А.Шахматов продолжал: "...мы видим, что восточнославянские племена образовали не несколько народностей, а одну - русскую; мы убеждаемся в том, что между позднейшим раздроблением русского языка на несколько частей и эпохой общеславянской, когда русские племена составляли одно целое с другими славянскими племенами, находится эпоха общерусская, когда сложились общие черты в языке всех русских племен;.."

Единый по своему происхождению и характеру древнерусский язык постепенно разделялся на говоры, имевшие свои особенности в разных местах обширного пространства, на котором расселялись восточные славяне.

Этому процессу разделения языка ходом исторических событий был противопоставлен ряд объединяющих начал.

Одним из наиболее значительных факторов консолидации восточнославянских племен стало образование древнего Русского государства, объединившего эти племена под властью единой княжеской династии. Русское государство возникло в результате совместных действий многих восточнославянских племен. В его создании приняли участие не только поляне и окрестные южные племена, но и племена севера. Князь Владимир обеспечивал безопасность своей державы, привлекая к обороне ее восточных и южных границ как восточных вятичей, так и северных кривичей и словен.

"Образование киевского государства, объединение под его властью сначала водного пути из Варяг в Греки, а затем всех вообще земель, занятых восточными Славянами, имело последствием культурное объединение всего восточного славянства", - писал академик А.А.Шахматов.

Культурному и языковому единству восточных славян способствовало также принятие на Руси христианства. "Православная вера образовывала и утверждала высшую единую народность вместо частных", - отмечал историк Н.И.Костомаров.

Принятие христианства повлекло за собой распространение церковной письменности на старославянском языке, древнейшем литературном языке славян, имевшем македонско-болгарскую основу. Этот язык был довольно близок всем славянским языкам того времени. Поэтому жители древней Руси получили богослужебные книги и услышали чтение в церкви не на чуждых для себя греческом или латинском языках, а на родственном славянском языке, доступном их пониманию.

В условиях древней Руси старославянский язык, проникаясь элементами живой народной восточнославянской речи, принял форму церковно-славянского языка, который стал литературно-книжным языком того времени

Древнейшими сохранившимися до наших дней образцами литературно-книжного языка древней Руси являются "Остромирово евангелие", написанное в Новгороде в 1056-1057 гг. дьяконом Григорием для новгородского посадника Остромира; два "Сборника Святославовых", написанных в Киеве для великого князя Святослава, один в 1073 г., другой в 1076 г.; "Архангельское евангелие" 1092 года, названное так потому, что было найдено в Архангельской губернии; три "Новгородские минеи" 1095, 1096 и 1097 г.

Русское духовенство, видя в грамотности важное средство для усиления влияния христианства, побуждало князей к учреждению училищ и распространению просвещения. Общий для всей Руси литературно-книжный язык стал могучим орудием, укреплявшим русское единство. Историк Н.И.Костомаров писал:

"С принятием христианства явился в Руси один общий язык - книжный, и это была сильнейшая связь Русских народов, прочнейший залог их духовной неразрывности. [...] Книжный язык сделался орудием и распространения веры и удержания государственной жизни, и передавал общие всем понятия и взгляды. Вместе с потребностью высшей жизни явилась и форма, в которой могла быть достигнута эта потребность. Тогда во всех углах России, в какой бы то ни было ветви народной, в церквах раздался один язык; власть старалась передать свой голос одним и тем же языком [...] Явились школы и в этих школах учили на том же языке, не обращая внимания на то - из какого племени были учащиеся. Таким образом везде и повсюду, явилось одно орудие выражения высших потребностей жизни."

Об этом же писал и академик А.А.Шахматов:

"Пути единения в области языка ясны и определенны: правящие классы, интеллигенция, духовенство получают из центра и просвещение, и язык и проводят их дальше в народные массы. Вместе с новыми словами для новых понятий в народный русский язык проходили и новые звуки; вышедшие из народа княжеские дружинники, боярские тиуны, монастырские слуги воспринимали язык господствующих классов и становясь, так сказать, двуязычными, передавали особенности своей речи и дальше, широким народным массам."

В XI веке из-под пера духовных лиц как представителей наиболее грамотного сословия выходят первые по времени произведения древнерусской христианской литературы. Это "Слово о законе и благодати" киевского митрополита Иллариона (1051 г.); "Поучения к братии" новгородского епископа Луки Жидяты; наставительные проповеди игумена Киево-печерского монастыря Феодосия (1062 г.). Развивается светская литература, ярчайшим образцом которой является "Слово о полку Игореве", относящееся к концу XII в. Исторические события находят отражение в летописях. Административные действия и распоряжения властей оформляются в писаных уставах и грамотах.

Первоначально в светской письменности использовался тот же церковно-славянский язык, но со временем в своем светском, гражданском употреблении он должен был идти навстречу потребностям жизни, считаться с запросами той среды, для которой предназначался тот или иной акт, та или другая книга. Поэтому язык светской письменности постепенно отклоняется от церковно-славянского.

"Конечно, оба жизненные пути, открывшиеся для церковного языка, разойдутся в разные стороны не скоро, - писал А.А.Шахматов, - они в начале связаны между собой теснейшим образом, их связывают и общие деятели - в светской письменности работают все те же монахи, попы и дьяки, как в письменности церковной, и общее направление: светский памятник не может еще отказаться от церковного учительства; не только язык, но и мысли его отражают тот круг, где постоянным чтением служит священное писание и труды учителей церкви, где ум не может отрешиться от заполонившей его религиозной идеи. Лишь спустя долгое время наступает заметная и отчетливая дифференциация между письменностью церковной и гражданской, светской и духовной".

Общерусская эпоха в истории русского языка охватывает период с VII по XIV век. И если может быть предметом дискуссий характер имевшихся тогда различий между простонародными говорами восточнославянских племен, то наличие с конца Х века - со времени принятия на Руси христианства - единого для всего Русского государства литературно-книжного языка, не подлежит сомнению. Причем этот книжный язык не отличался от народного настолько, насколько отличался книжный латинский язык от народных языков Западной Европы.

Академик И.И.Срезневский писал: "Впрочем до тех пор, пока в языке народном сохранялись еще древние формы, язык книжный поддерживался с ним в равновесии, составлял с ним одно целое. Друг другу они служили взаимным дополнением. Народная чистота одного и ученое богатство другого были в противоположности, но не более как язык людей простых и людей образованных."

Феодальная раздробленность, нашествие татаро-монголов, захват западных и юго-западных русских земель Литвой и Польшей привели к разобщению Руси, к утрате ее государственного единства. Это способствовало развитию и углублению диалектных различий в русском языке. Народный язык изменялся как под воздействием внутренних причин, так и под влиянием языков других народов, с которыми он вступал в связь в различных частях своего пространства. "Причины внутренние и внешние дробили язык народа на местные говоры и наречия", - отмечал И.И.Срезневский.

С того времени как в языке народа стали исчезать древние формы, началось отделение языка книг от языка народа. Если простонародный язык разделялся на говоры и наречия, то язык богослужебных книг, освященный церковью, должен был оставаться неизменным, не подверженным влиянию языка обыденного, связанного с мелочами повседневной жизни

"Таким образом, - делал вывод академик И.И.Срезневский, - история русского языка представляется связью нескольких историй отдельных, и две главные из них - история языка простонародного и история языка книжного, литературного".

В наименьшей степени языковые изменения проявлялись в произведениях церковной письменности, в большей мере им была подвержена письменность светская. Более всего русские просторечия могли находить выражение в письменности актовой - в грамотах, договорах, судебниках и т.п. Так наряду с церковно-славянским языком, который только незначительно отклонялся от первоначального своего вида под влиянием народного языка, появляется другой, новый книжный язык, представлявший собой смесь церковно-славянского с живым народным языком.

В XIV в. язык светских грамот и летописей, в которых преобладал народный элемент, заметно отошел от языка духовных сочинений. Так как к этому времени простонародный язык уже делился на говоры, то и новый книжный язык не мог быть везде одинаковым.

"Временное отделение Руси западной от восточной не могло между прочим, не наложить печати на местных видоизменениях нового книжного языка: в XVI-XVII веке его западное видоизменение довольно ярко отделилось от видоизменения восточного", - писал И.И.Срезневский.

Нападение татаро-монголов в первой половине XIII в. сокрушило древнерусский государственный строй и имело для русского юга, для Киева, как очага культуры и просвещения, крайне пагубные последствия. Киев был разрушен, пришел в упадок и надолго потерял всякое значение; сама кафедра митрополитов киевских была перенесена на северо-восток - во Владимир на Клязьме, а оттуда в Москву.

В XIV в. западные русские земли, а затем Волынь и Поднепровье вошли в состав Великого княжества Литовского, где русский элемент оказался преобладающим над литовским в культурном отношении и только после соединения Литвы с Польшей русское население Литвы стало постепенно подвергаться польскому влиянию.

В Великом княжестве Литовском на основе отчасти юго-западных русских говоров, отчасти - и даже преимущественно - говоров западных (белорусских) выработался так называемый актовый язык западной, польско-литовской Руси. На этом языке писались грамоты и все публичные акты с XIV и почти до XVII столетия.

Например, "Статут Казимира Ягеллона" 1492 г.; "Статут Литовский", составленный в 1505 г.; "Трибунал великого князя литовского" 1581 г. и др. Западнорусский актовый язык, являвшийся официальным языком Великого княжества Литовского, проникает в XVI веке и в церковную письменность, в частности в Библию, изданную Франциском Скориной в Праге в 1517-1519 гг. Язык Библии Скорины представлял собой смесь церковно-славянского языка с белорусскими говорами, а также с большой примесью полонизмов и заимствований из чешского языка.

А.И.Соболевский говорил по этому поводу: "Язык грамот и язык Литовского статута никогда не был языком всего населения Западной Руси; это был язык того класса, который тотчас после политического соединения литовско-русского государства с Польшей подвергся влиянию польской культуры; отсюда понятно довольно значительное количество польских слов, форм и оборотов, находимое в этих памятниках. В Библии Скорины и в лютеранском катехизисе белорусское наречие является смешанным с церковно-славянским языком, с прибавлением большого количества полонизмов, а в Библии - и богемизмов".

О западнорусском актовом языке профессор А.Будилович писал: "Но язык этот, независимо от смешения в нем черт малорусских и белорусских, настолько пропитан был варваризмами польско-латинского происхождения, что не может считаться сколько-нибудь независимой литературной обработкой малорусского поднаречия. Только немногие памятники 16 в. в роде Пересопницкого евангелия, могли бы считаться такой обработкой, если бы она имела более непрерывный характер и менее наслоений языка польского".

Пересопницкая рукопись (1556-1561 гг.) считается памятником книжной малорусской речи, возникшей на западнорусской основе. Но даже исследователь Пересопницкой рукописи украинофил П.Житецкий признавал, что в основу южнорусской литературы того времени был положен церковно-славянский язык, от которого не отказывались и пересопницкие переводчики; не были они свободны и от влияния польского:

"...Сам народ, охваченный страстною борьбою за существование, не мог найти в своей обстановке благоприятных условий для того, чтобы дать своему слову подобающее значение в литературе того времени и потому в основу ее положена была славянская речь, которая имела на своей стороне многие преимущества: это была установившаяся уже речь, не чуждая книжным людям южной Руси. Она служила образцом, от которого южнорусские писатели неохотно отступали, так что даже пересопницкие переводчики, при всем желании высказаться в народном духе "для лепшого вырозумленя людоу посполитого", не считали возможным отрешиться в своем труде от славянского языка, не могли также уберечься и от польского влияния, как в выборе слов, так отчасти и в конструкции речи".

Грамотные люди в южной Руси крепко держались церковно-славянского языка. "Вообще же главная причина предпочтения славянского языка всем другим была религиозная", - отмечал П.Житецкий

Южная Русь в то время все более подвергалась натиску католицизма и полонизации. В результате заключения в 1569 г. Люблинской унии Великое княжество Литовское объединилось с Польшей в единое государство. При этом границы Великого княжества Литовского были изменены в пользу Польши: Волынь и Поднепровье перешли под власть польской короны, под которой уже с XIV в. находилась Галичина.

Южнорусская аристократия быстро ополячивалась и ведущую роль в деле защиты своей веры и народности взяло на себя мещанство, организованное в православные церковные братства. Первые сведения о львовском братстве относятся к XV веку. В конце XVI - начале XVII века православные братства возникли в Киеве, Остроге, Вильне, Могилеве, Бресте и других городах. Значительную часть своих средств братства направляли на распространение просвещения в массе русского населения Польши.

Если в древний период центром русской государственности был Киев, то после падения татаро-монгольского ига Русское государство возрождается под властью той же княжеской династии Рюриковичей на северо-восточных русских землях с центром в Москве.

Польша, захватившая часть Руси, смотрела на Москву как на своего соперника, но православные подданные Польского государства видели в единоверной Москве не врага, а защитника. Москва оказывала православным братствам в западной и юго-западной Руси значительную поддержку. Львовское братство еще в 1570-х годах выслало первое посольство в Москву и получило помощь от русского царя.

И в последующие годы различные монастыри и церкви отправляли в Москву своих посланников и они никогда не возвращались оттуда с пустыми руками. В период, когда русские земли были разделены в государственном отношении, общими для всей Руси оставались православная вера и язык церкви.

В 1564 г. в Москве Иван Федоров выпустил первую русскую печатную книгу "Апостол". Спустя десять лет, находясь во Львове, И.Федоров напечатал новое издание "Апостола", которое за исключением предварительных статей и послесловия ничем не отличалось от московского издания. В 1580-1581 гг. в Остроге, в типографии устроенной там князем Константином Острожским, Иван Федоров напечатал полную Библию на церковно-славянском языке. Это острожское издание Библии послужило оригиналом при печатании первой Библии в Москве в 1663 г.

Для противодействия влиянию иезуитских школ на подвластных Польше русских землях необходимо было организовать школы, которые могли бы поднять уровень образования высших классов общества. В 1580 г. первую такую школу основал в Остроге князь К.Острожский. В 1586 г. подобную школу, названную гимназией, организовало львовское братство. Появились такие школы в Вильне, Бресте, Минске, Могилеве и Киеве.

Обучение в этих школах велось на церковно-славянском языке. Народный язык имел в них только вспомогательное значение для разъяснения понятий из языка церковно-славянского. Студентами львовской братской школы была составлена и издана в 1591 г. "эллинославянская" грамматика. В 1596 г. грамматику церковно-славянского языка выпустил Лаврентий Зизаний. Мелетий Смотрицкий, получивший образование в острожской школе, издал в 1619 г. свою грамматику церковно-славянского языка с примесью русских живых разговорных форм, утверждавшую единые грамматические формы - "Грамматики словенския правильное синтагма..." С некоторыми изменениями и дополнениями она была издана в 1648 и 1721 г. в Москве. По этой грамматике учился М.Ломоносов. Созданные в юго-западной Руси учебники долгое время служили учебными пособиями в школах всей Руси.

Наряду с церковно-славянским языком существовал в юго-западной Руси и другой книжный язык, который использовался в светском обиходе. Профессор А.Будилович писал о нем: "Во всяком случае, язык этот представляется скорее продолжением западно-русского актового языка, возникшего в Руси северо-западной, чем самостоятельною переработкою форм юго-западной диалектической системы."

П.Житецкий так говорил о книжной малорусской речи: "В XVII в. мы видим эту речь в юридических актах, в некоторых летописях, в проповедях Голятовского и Радивиловского. Она усвоена была казацкой старшиной в частной переписке и, восприняв добрую долю польских элементов лексических и грамматических, становится языком так называемого образованного малорусского общества, пока это последнее не вступило в XVIII в. в район великорусских литературных влияний".

В 1631 г. школа киевского братства была преобразована митрополитом Петром Могилой в Киево-Могилянскую коллегию, из которой вышли образованные люди, чья деятельность способствовала распространению просвещения не только в юго-западной, но и в северо-восточной - Московской Руси.

Воссоединение с Россией в XVII в. части русских земель, ранее отторгнутых Литвой и Польшей, положило начало сближению западной и восточной разновидностей книжного русского языка и формированию нового общерусского литературного языка.

Академик А.А.Шахматов отмечал: "Югозападные ученые, прибывшие и по приглашению и по собственному стремлению в Москву, захватывают во второй половине XVII в. в свои руки духовное просвещение; это имеет следствием, между прочим, и немаловажные новшества в церковном языке и в языке светской литературы; в них вторгаются южнорусские слова и обороты, а под южнорусским покровом и польские".

Уроженец юго-западной Руси, окончивший киевскую братскую школу, Епифаний Славинецкий был приглашен в Москву, где патриарх Никон назначил его справщиком, т.е. корректором церковных книг. Е.Славинецкий, церковный писатель и переводчик, один из первых русских филологов, составил "Лексикон греко-славяно-латинский" и "Лексикон филологический".

Симеон Полоцкий, выпускник Киево-Могилянской коллегии был воспитателем детей царя Алексея Михайловича. С.Полоцкий публично выступил с обращением к царю: "положи в сердце твоем училища греческие славянские и иные назидати, учащихся умножати, учителей взыскати". Так по инициативе С.Полоцкого было основано первое общеобразовательное высшее учебное заведение в Москве - Славяно-греко-латинская академия. Он был автором многих стихотворных и драматических произведений.

Важную роль сыграли киевские ученые в эпоху преобразований Петра І. С самого начала царствования Петр обратил особое внимание на Киево-Могилянскую коллегию. Желая придать ей большее значение он в 1701 г. возвел ее в степень "академии", а виднейших преподавателей и выпускников вызвал в Москву, дал им высокие посты в государстве. Многие киевские ученые встали во главе церковного управления и просвещения.

К примеру, Стефан Яворский был назначен местоблюстителем патриаршего престола; Гавриил Бужинский становится во главе русского книгопечатания и учебных заведений духовного ведомства, получая от царя звание протектора школ и типографий; Феофилакт Лопатинский был избран ректором московской академии, а в 1723 г. посвящен в тверские епископы; Дмитрий Туптало возведен в сан митрополита ростовского и ярославского.

Одним из знаменитых сподвижников Петра I, выдающимся русским церковным и общественным деятелем был уроженец Киева Феофан Прокопович. Преподаватель и ректор Киево-Могилянской академии, он был вызван Петром І в Петербург и назначен епископом псковским, с 1721 г. вице-президентом Синода, с 1724 г. - архиепископом новгородским. Написал "Духовный регламент", ставший основанием для реформ в церковной области, политический трактат "Правда воли Монаршей", а также многие сочинения богословского и исторического содержания. По его указанию переводились на русский язык классические и иностранные произведения. Ф.Прокопович принимал активное участие в организации российской Академии наук.

Деятельность южнорусских ученых отразилась и на русской литературе, ведь они были вместе с тем и русскими писателями. На основании их сочинений и выработанного ими книжного языка продолжали Кантемир, Татищев, Тредьяковский и Ломоносов развитие русской литературы и русского языка.

В то же время в Польше западнорусский актовый язык не получил дальнейшего развития как язык литературный. Уже с конца XVI в. он стал вытесняться из областей официальной письменности польским языком. А в 1696 г. польский сейм официально запретил использование этого языка в государственном употреблении и делопроизводстве.

Таким образом, в период XV-XVII веков, когда Русь в политическом отношении делилась на две части - восточную и западную - московскую и польско-литовскую, в каждой из этих частей сохранял свое значение в качестве языка литературного церковно-славянский язык, но рядом с ним развиваются два особых, довольно искусственных книжных языка - восточнорусский и западнорусский.

Сходство между ними заключалось в том, что и тот и другой содержал в себе значительное количество церковно-славянских элементов, а различие состояло в том, что в западнорусском языке к церковно-славянским элементам примешивались, кроме многочисленных полонизмов, элементы народных белорусских и малорусских говоров, а в восточнорусском церковно-славянская основа сочеталась с элементами живых великорусских говоров, главным образом московского. Деятельность в Москве киевских ученых способствовала перенесению в Москву также и некоторых особенностей западнорусского книжного языка.

Период XVIII - начала XIX веков в развитии русского образованного языка ознаменовался прежде всего слиянием западнорусского и восточнорусского книжных языков в единый общерусский литературный язык. Этот период в истории русского языка и литературы, связанный с именами Прокоповича и Кантемира, Ломоносова и Сумарокова, Державина и Фонвизина, Карамзина и Крылова, Жуковского и Пушкина был отмечен также развитием народности в книжном, литературном языке.

Поскольку в реальной жизни существовали не собирательные языковые величины, а конкретные говоры, то и общерусский литературный язык неизбежно должен был иметь произношение, свойственное какому-то определенному говору, что в свою очередь делало этот говор образцовым, нормативным для языка всех образованных людей.

Возвышение Москвы как политического центра Русского государства стало причиной того, что именно московский говор южно-великорусского наречия стал образцовым для русского литературного языка.

“Южно-великорусское наречие, которым говорили жители сравнительно небольшой области между верховьями Волги, Дона, Донца, Днепром и Окою, - писал А.И.Соболевский, - с XVI в. начало медленно подвигаться с одной стороны на восток - к Волге, с другой на юг и мало-по-малу приблизилось к Азовскому и Каспийскому морям. Сверх того, сделавшись, в лице одного из своих говоров - московского, языком правительства, литературы и науки, оно нашло себе представителей во всех концах русских владений.”

Профессор Т.Д.Флоринский отмечал в конце XIX века:

“...Дальнейший процесс развития русского образованного языка, завершившийся выработкой того типа его, какой наблюдается в настоящее время, состоял в том, что благодаря замечательной литературной деятельности Ломоносова, Карамзина, Крылова, Пушкина и многочисленных их последователей, церковно-славянские элементы отошли на задний план, уступив свое место стихиям живой народной речи. Совершенно естественно, что в силу исторических и политических условий великорусское наречие (преимущественно московский его говор) заняло первенствующее положение в новорусском образованном языке, определив его тип главнейше в звуковом отношении”.

Московский говор возобладал в общерусском литературном языке не по причинам каких-либо своих особых достоинств в сравнении с другими русскими говорами, а в силу того обстоятельства, что именно Москва на протяжении столетий была центром Русского государства. В.И.Даль отмечал:

“...Спорить против общего закона господства просвещения нельзя; но господство того либо другого наречия над прочими - дело случайное, и все они равно искажены и равно правильны. Возьми у нас в былое время Новгород, Псков или Суздаль перевес над Москвою, и нынешний московский язык слыл бы местным наречием. Поэтому не было бы повода почитать московское наречие более чистым и правильным, чем мало- или белорусское, если бы это наречие не обратилось в язык правительства, письменности и просвещения”.

Несмотря на то, что литературный язык принял произношение, свойственное одному из великорусских говоров - московскому говору, происхождение и вся история развития общерусского литературного языка свидетельствует, что он является достоянием всего русского народа. Академик А.А.Шахматов писал в начале ХХ века:

“...В настоящее время это литературное наречие стало в тесную, нераздельную связь с культурным языком великорусского центра, с языком города Москвы, но в нем можно проследить судьбы не только великорусской народности, в среде которой он получил рост и развитие, но и предшествующие судьбы русского народа, его первые стремления к государственному единству и духовному просвещению. Прямой потомок древнейшего литературного наречия славянских племен, перенесенного в Киев и здесь успевшего приблизиться к культурному языку южно-русского центра, наш письменный язык связан с историей не только великоруссов, но и всего русского народа вообще”.

“Перед нами тот говор, который употребляем мы сами, который слышится у всех сколько-нибудь образованных людей во всей России, и который может быть назван литературным или общерусским языком”, - указывал А.И.Соболевский.

Поскольку общепринятые для каждого периода трактовки тех или иных понятий обычно находят отражение в энциклопедиях, приведем также сведения о русском языке, которые содержатся в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, изданном в конце XIX века:

“...1) Русский язык делится на три главных наречия: а) великорусское, б) малорусское и в) белорусское. На первом говорят по меньшей мере 2/3 русского населения [...]; одно из его поднаречий есть язык образованного класса и литературы. Главных поднаречий в нем два, северное и южное;..”

Затем говорится о дальнейшем подразделении этих двух великорусских поднаречий. “...К западному южно-великорусскому поднаречию относится и московский говор, в котором некоторые видят особое поднаречие, образовавшееся из соединения северного с южным, и на котором народ говорит только в Москве и ее окрестностях, хотя оно сделалось теперь языком всего образованного класса”.

Далее сказано о малорусском наречии:

“...б) Малорусское наречие некоторыми считается самостоятельным славянском языком [...] Разделяется оно также на ряд поднаречий (украинское, полешское и русинское или подольско-галицкое), которым соответствуют три типа населения: украинцы, полещуки и русины или галичане, различающиеся костюмом, особенностями быта, народной поэзии и т.д. Поднаречия могут быть еще разделены на говоры”.

Как видим, в то время не все соглашались с мнением о единстве русского языка. Упомянутые выше “некоторые”, считавшие малорусское наречие самостоятельным славянским языком, это прежде всего сторонники политического украинофильства, которые отвергали русскую национальную идею, заявляя, что малороссы представляют собой совершенно отдельный народ, не имеющий ничего общего с великороссами. А у отдельного народа должен быть, соответственно, и совершенно отдельный язык.

Так языковой вопрос приобретал политический характер. По поводу споров о том, являются малорусское и великорусское наречия разными языками или только наречиями русского языка, А.И.Соболевский писал, что “здесь огромное значение имеют политические убеждения говорящих”.

На то, что эти споры имеют политическую подоплеку, обращал внимание и академик Ф.Е.Корш:

“Что из себя представляет малоруская речь: язык или наречие? На это отвечают различно даже сами малорусские ученые-языковеды. Так, Пав.Игн.Житецкий в заглавии своих книг называет речь малороссов наречием, другие, наоборот, языком. Галицкий украинофил Огоновский употребляет выражение “ruthenische Sprache“ [“рутенский язык”, - Л.С.] и тем стремится подчеркнуть, что малорусская речь есть отдельный язык. Тут сказалась польская и немецкая политика, так как немцам и полякам выгодно было внушать малороссам мысль, что последние будто бы не являются русскими. Известна теория Духинского о не славянском (а урало-алтайском) происхождении русских.”

Что касается простонародных наречий и говоров, то здесь вопрос о том, представляет ли совокупность малорусских говоров наречие русского языка или самостоятельный язык, сводился главным образом к выяснению времени появления фонетических особенностей малорусского наречия и к оценке того, насколько возможно взаимное понимание между людьми, говорящими на малорусском и других русских наречиях.

Украинофилы старались отнести время появления указанных отличий как можно дальше и всячески подчеркивали несходство малорусских и великорусских говоров.

С другой стороны, к примеру, профессор С.Булич в конце XIX в. писал: “Все фонетические особенности, отличающие в настоящее время малорусское наречие от прочих русских наречий, возникли уже после отделения общерусского языка от праславянского, стало быть являются признаками языковой разновидности более нового происхождения, называемой обыкновенно наречием”. Он также указывал: “...различия между прочими русскими наречиями и малорусским не настолько еще велики и многочисленны (довольно многие из них свойственны и великорусским говорам), чтобы сильно затруднять взаимное понимание их представителей”.

Конечно, если сравнивать между собой более близкие малорусские и великорусские говоры, можно было получить один результат, если же брать наиболее удаленные из них, то другой. Однако, по словам А.И.Соболевского:

“История русского языка, отличающегося вообще значительным консерватизмом (сравните историю языков чешского и болгарского), за много веков не дала ничего такого, что разрушило бы единство русского языка. Он делился на говоры издавна, с тех времен, когда у нас еще не существовало никакой письменности; он делится на наречия и говоры теперь, подобно тому как делится на них всякий язык, имеющий сколько-нибудь значительную территорию; но эти наречия и говоры, имея друг от друга отличия в фонетике, морфологии и лексике, вместе с тем имеют такое множество общих черт, что русский тип языка вполне сохраняется в каждом из них; он выступает в них настолько ясно, что не может быть вопроса относительно ни одного из них, не следует ли его считать говором не русским, а например, польским или словацким.”

Учитывая известную условность таких терминов как “язык” и “наречие”, констатируем, что вопрос о том, являлась ли малорусская речь наречием или языком, был в конце XIX - начале ХХ века вопросом дискуссионным.

Но даже если встать на позицию украинофилов и согласиться с тем, что малорусское, а следовательно, в равной мере и великорусское простонародные наречия являются языками, это означало только переименование этих языковых величин, но ничего не меняло по существу, ибо они оставались тем, чем и были - совокупностью местных говоров.

Политическая же задача заключалась в том, чтобы противопоставить общерусскому литературному языку другой - малорусский или украинский литературный язык. Но такого языка к моменту появления в середине XIX в. политического украинофильства еще не было, а значит его требовалось создать, причем в максимально короткие сроки.

Такая задача являлась особенно настоятельной для австрийской Галиции, где власти не признавали национального единства галицких русинов с русскими в России и не желали допустить использования в Галицкой Руси общерусского литературного языка. (Тема русского языка в австрийской Галиции заслуживает особого рассмотрения и здесь затрагивается только косвенно.)

Галицко-русский литератор О.А.Мончаловский писал в 1898 г.:

“Трудно допустить, чтобы люди, имеющие притязание считаться образованными, не знали и не видели органических связей, соединяющих разные наречия русского языка в одно целое, неделимое. Но тут выше всяких языкословных очевидностей и выше действительной жизни стоит политика, которой подчиняются даже филологические и этнографические познания. Ради этой политики украинофилы и пытаются создать из малорусского наречия особый язык. Раз поставлена теория об отдельности малорусского народа, ее необходимо обосновать и доказать.”

Этот новый особый язык украинофилы решили создавать не на базе западнорусского актового языка, а на основе живых народных говоров. Поэтому родоначальником украинской литературы ими был назван И.П.Котляревский, опубликовавший в 1798 г. свою поэму “Энеида”. Но ни у Котляревского, ни у его последователей, в том числе и у Т.Г.Шевченко, в произведениях которого малорусский народный язык получил прекрасную обработку, не было мысли создавать совершенно самостоятельную украинскую литературу, о чем писал, в частности, украинофил М.П.Драгоманов, отмечая, что такая мысль к 90-м годам XIX в. еще не овладела всеми украинофилами в России.

В большинстве своем образованные малороссы, не исключая и украинофилов, а также многие галичане считали русскую литературу и русский язык своими, тем более, что этот язык и эта литература были созданы на протяжении столетий не только великороссами, но и представителями южной Руси. О.А.Мончаловский писал в 1894 г.:

“С 60-х годов начавши, у нас постоянно повторяется, а в настоящее будто общерусская литература нам время даже возводится в правило мнение, малороссам, или лучше сказать, южнороссам чужда и что поэтому мы должны от нее открещиваться и создавать на лоб, на шею какую-то особую малорусскую или украинско-русскую литературу. Между тем непреложные свидетельства истории образованности на Руси и развития русской словесности неопровержимо доказывают, что над созданием нынешней мировой общерусской литературы трудились наравне с великороссами и малороссы, наши родичи, что и вся русская литература, все литературные памятники древности и новейшие произведения русского гения составляют в равной мере достояние велико- и малороссов, - мало того, малороссы более чем великороссы трудились над основанием и развитием нынешней общерусской литературы.”

Тот факт, что произведения общерусской литературы, в том числе созданные поэтами и писателями великороссами, были близкими и понятными для образованных украинцев, в том же 1894 году отмечал М.П.Драгоманов:

“...Шевченко не может заставить образованных даже украинофилов, не признавать Пушкина и Лермонтова за родных им украинцев, поэтов. Пойдите в семьи украинские и посмотрите, могут ли там родители, даже украинофилы, дать своим детям литературное образование на самом Шевченко без Пушкина и Лермонтова? И не судите строго тех родителей, потому что на свете есть интересы и кроме этнографического патриотизма!”

“Возьмем, например, Тургенева. Он не потому должен считаться в России “общерусским” беллетристом, родным и украинцам, - что будто бы в сравнении с его языком украинский язык есть диалектом или жаргоном. Наоборот, я готов сам язык Тургенева признать жаргоном определенного класса людей в России. Только ведь теперь этот жаргон родной и большей части образованных украинцев, а главное, в героях Тургенева мы, украинцы университетского воспитания, познаем самих себя: там наши чувства, наши мысли, наша психика! Я должен сказать, что слышал даже от некоторых галичан, непредвзятых народовцев, которые познакомились с Тургеневым или в оригинале, или в переводах, в том числе и галицких, и которые говорили, что “еще не читали ничего им так родного, как произведения Тургенева.”

А я еще не видел человека, который бы признал себя самого в придурковатом Радьке (“Чорні хмари” Нечуя), или в куклах с темным языком, которых Нечуй водит “Над Черным морем”.

По мнению Драгоманова, для выработки самостоятельной украинской литературы “надо много еще талантливого и грамотного труда украинских беллетристов. Возможно этот труд и доведет до конца,.. а возможно и нет, - возможно украинцы останутся на века с двумя литературами, а не с одной.”

Но политика диктовала свои условия, и с перспективой совместного существования двух литератур - общерусской и украинской, сторонники политического украинофильства никак не могли согласиться. Поэтому, не дожидаясь пока на украинской литературной ниве взойдут новые таланты, они решили брать если не качеством, то количеством. Галицко-русский общественный деятель Ю.Яворский писал в 1894 г.:

“Приглянувшись, мы увидим, что все эти Школиченки, Подоленки, Торбенки и другие “-енки” - не писатели, не поэты, даже не литературные люди, а просто политические солдаты, которые получили приказание: сочинять литературу, писать вирши, на заказ, на срок, на фунты. Вот и сыплются, как из рога изобилия безграмотные литературные “произведения”, а в каждом из них “ненька Украина” и “клятый Москаль” водятся за чубы. Ни малейшего следа таланта или вдохновения, ни смутного понятия о литературной форме и эстетике не проявляют эти “малые Тарасики”, (как остроумно назвал их г.Драгоманов), но этого всего от них и не требуется, лишь бы они заполняли столбцы “Зори” и “Правды”, лишь бы можно было статистически доказать миру, что, дескать, как же мы не самостоятельный народ, а литература наша не самостоятельная, не особая от “московской”, если у нас имеется целых 11 драматургов, 22 беллетриста и 33 и 1/2 поэта, которые свои фамилии оканчивают на “-енко”?”

Но перед создателями нового украинского литературного языка стояла не только проблема количества произведений. Простонародный язык, который был положен в основу нового литературного языка, не имел сложившихся норм, а состоял из говоров, имевших в различных местностях свои особенности. Также народный язык не располагал словами для обозначения отвлеченных понятий и научной терминологией. Конечно, такие слова можно было без труда взять из общерусского языка, но это противоречило поставленной политической задаче - как можно дальше отмежевать создаваемый украинский язык от общерусского литературного языка.

Поэтому недостающие слова украинофилы заимствовали из других языков, преимущественно из польского, или искажали до неузнаваемости общерусские слова, или просто сочиняли совершенно новые слова и выражения. Как отмечал Т.Д.Флоринский:

“...В частностях применение всех этих приемов выработки литературного языка представляет широкий произвол у отдельных писателей. К этому присоединяются и различия в языке разных авторов, обусловливаемые особенностями то галицких, то украинских говоров в зависимости от происхождения каждого писателя и степени знакомства его с народной речью. Поэтому вполне справедливо замечание одного из галицких писателей, что современная художественная литература малоруссов не представляет единого выработанного языка, а множество отдельных языков, как-то: языки Старицкого, Франка, Чайченка, Ол.Пчилки и т.д.”

В 1900 г. во Львове без указания имени автора вышла брошюра М.Михновского “Самостійна Украіна”, о которой О.А.Мончаловский высказался так: “Брошюрка “Самостійна Украіна” состоит из двух глав, но она представляет тройной интерес: для филолога, для политика и для психиатра.” Остановимся на том, что касается филологии:

“Согласно евангельскому изречению: “Язык твой яве тя творит”, можно сказать со всею положительностью, что брошюрка написана не галицким, только российским украинофилом. Язык галицкого украинофила резко отличается от языка российского украинофила. Оба они стараются писать, дабы придать своему языку “самостоятельность”, елико возможно не по-русски; в то время, однако, когда галицкий украинофил все общерусские выражения заступает польскими и его слог переполнен польскими и немецкими периодами, российский украинофил, обыкновенно не знающий польского и немецкого языков, заступает общерусские выражения - непатентованными произведениями собственной филологической кузницы, нередко до того чудовищными, что даже галицкие украинофилы лезут из кожи вон, чтобы их понять; кроме того слог российского украинофила, может быть даже против его желания, в общем русский, Не говоря уже о том, что между галицко-русским и украинско-русским народными говорами существует заметное различие и что многие местные украинские слова и выражения непонятны для галичан, галицкие же непонятны для украинцев.”

Далее следует перечень таких, не употреблявшихся и отчасти не знакомых в Галичине слов. Затем говорится:

“...Автор брошюры изощрил, однако, всю свою изобретательность на ковку новых слов и в сем отношении показал себя незаурядным мастером. Вместо “иностранный” он выдумал “надвірный”, вместо “вооруженный” - “уоружный”, вместо “прекратить” - “перекоротити”, вместо “отсутствие” - “відсутність”, вместо “разновидность” - “ріжноманітність”, вместо “противоположный” - “супротилежный” и т.д. Кроме того автор брошюрки в значительной степени пользовался и польским языком для выражения своих мыслей на “русько-украиньском” языке, о чем свидетельствуют такие слова, как: “умова” вместо “условие”, “истнованне” вместо “существование”, “незалежність” вместо “независимость”, “обуренне” вместо “возмущение”, “відраза” вместо “отвращение”, “підстава” вместо “основание”, “засада” вместо “начало, принцип”, “згідно” вместо “согласно”, “спадкоемець” вместо “наследник, преемник”, “ганебный” вместо “позорный”, “осьвічена” вместо “просвещенная”, “протяг” вместо “продолжение, течение”, “рух” вместо “движение” и т.д. Для того, чтобы разобраться в этом “русько-украиньско-польском” салате с примесью вполне “самостийных”, ибо автором, должно быть, в “родильных болях” произведенных слов, нужно порядочный запас терпения.”

В другой своей работе О.А.Мончаловский указывал, что “русько-украиньским” писателям кажется, что чем более они отдалятся от русского литературного языка и даже от галицко-русского наречия, тем более их язык будет “самостийным” и “украинским”.

“И справедливо, ибо результатом этих стараний является язык до того “самостоятельный”, что на нем никто не говорит и его никто не понимает. Когда читаю какое-либо “руско-украиньске” произведение, - писал О.А.Мончаловский, - невольно вспоминаю следующий случай, рассказанный мне одной русской женщиной, уроженкой тульской губернии: У ее брата, офицера, служил денщиком солдатик, малоросс из черниговской губернии. Это был добрый, смышленный малый, и потому офицер, желая сделать ему приятность, выписал для него из Киева несколько малорусских брошюр. Каково же было удивление офицера, когда денщик заявил, что не понимает языка брошюр. “Ты малоросс? - спросил офицер. - “Точно так, ваше благородие!” - отвечал солдатик, вытянувшись в струнку. - “Как же ты не понимаешь этой книжки? Ведь она написана по-малорусски, на твоем родном языке!” - Не той губернии, ваше благородие!” - Она в Киеве напечатана!” - “Точно так, ваше благородие, но я из Черниговской губернии”, - был окончательный ответ солдатика.”

О.А.Мончаловский заключал, что читая произведения “украинских” авторов, (“это относится почти ко всем “украинским” писателям по сию и ту сторону Збруча”) “приходится вместе с упомянутым солдатиком-малороссом сказать, что у каждого из них язык - “не той губернии”.

Приведенный случай с солдатом-малороссом можно посчитать мелким бытовым эпизодом, но тот факт, что сами малороссы не понимали сочиняемый для них украинофилами новый украинский язык, в 1909 году получил подтверждение в Государственной Думе России.

Следует заметить, что поскольку политическое украинофильство использовалось как средство для подрыва национального единства русского народа и целостности Российского государства, оно находило поддержку сил, в той или иной мере оппозиционных русскому государственному строю. В Думе в защиту политического украинофильства выступали не столько малороссы, сколько поляки, литовцы, евреи и попавшие под их влияние великороссы.

В ходе дебатов по вопросу об употреблении местных языков в судебных разбирательствах член Государственной Думы кадет (конституционный демократ) Родичев, доказывая самостоятельность малорусского языка, привел в подтверждение его непонятности для великороссов название одной из пьес Шекспира в переводе П.Кулиша: “Як пурявых уговкуют”. Естественно, что никто из присутствовавших великороссов этой фразы не понял, но юмор заключался в том, что ее не понял и никто из присутствовавших малороссов. Когда же через пару дней сообщение об этом выступлении Родичева появилось в газетах, он был поднят на смех всей Малороссией.

Не знаю, насколько это название будет понятно современным знатокам украинского языка, но на всякий случай скажу, что в русском переводе оно звучит как “Укрощение строптивой”.

В ходе тех же дебатов депутат от Полтавской губернии крестьянин Старицкий огласил протокол заседания Полтавского земского собрания, “на каковом заседании, при обсуждении вопроса об издании брошюр по агрономии на украинском языке, гласные крестьяне заявили, что, если издать такие брошюры, то вновь придется учиться читать. В силу этого было постановлено брошюр на украинском языке не издавать.”

Кстати, в отчете о деятельности Педагогического Общества при Императорском Московском университете за 1903-1904 г. было отмечено: “в Полтавской губернии оказалось, что русский (великорусский) рассказ хорошо и выразительно прочитанный, был вполне усвоен малоруссами.”

Эти сведения приводил академик А.И.Соболевский и продолжал, говоря о периоде после 1905 года, когда была введена конституция, разрешена деятельность политических партий, а существовавшие ранее ограничения, налагавшиеся на отдельные виды украинских публикаций, были отменены:

“К сказанному должно прибавить несколько слов о так называемом украинофильстве, об учении, что малоруссы - совершенно особый народ в сравнении с великоруссами, что они томятся под игом неприятных для них великоруссов, что они хотят быть политически самостоятельными, что им необходима литература на малорусском языке и т.п. Данные новейшего “освободительного движения” показывают, что украинофильство свойственно только левым партиям и что умеренное большинство, и прежде всего наиболее заинтересованное здесь крестьянство, никакого украинофильства не знает: оно считает себя за один русский народ с великоруссами и стоит за полное государственное единство России. Украинофилы теперь уже сознаются, что на малорусские газеты нет подписчиков, а на малорусские книги покупателей.”

Стремясь из политических соображений сделать новый украинский литературный язык как можно менее похожим на общерусский, украинофилы тем самым делали его непонятным для самих же малороссов и отвращали их от чтения украинофильской прессы и литературы.

Член Государственной Думы граф В.А.Бобринский говорил о “языке Грушевского”:

“...этот язык совершенно народу не понятен, в этом никакого сомнения нет, и все малороссы это подтвердят. И слава Богу, что эти господа, которые теперь куют этот язык, так боятся сходства его с русским литературным языком; они найдут вам выражения и в чешском языке, и в немецком, и в польском, или, наконец, свои собственные выковывают слова, потому что они боятся туда что-нибудь схожее с русским языком вставить и вследствие этого что же выходит? Выходит, что народ, для которого все это пишется, народ русский, ничего не понимает в их литературных произведениях... Разве кто-нибудь понимает из малороссов газету “Діло”, кроме того узкого кружка, который ее читает? Конечно нет!”

Создавая, с одной стороны, новый украинский литературный язык, украинофилы, с другой стороны, отрицали общерусский характер существовавшего литературного языка и заявляли, что это не общерусский, а только великорусский язык, ссылаясь на принятое в этом языке произношение.

Благодаря украинским авторам широкую известность получила фраза (кстати, совершенно безосновательно приписываемая министру внутренних дел П.Валуеву), что “никакого особенного малороссийского языка нет”. Но вот граф В.А.Бобринский, один из лидеров русской национальной фракции в Государственной Думе, заявил с думской трибуны, что нет великорусского языка. Он сказал:

“Тут несколько раз говорили о великорусском языке. Я говорю, что такого языка нет; есть много великорусских говоров, и есть великорусское произношение. Мы с вами тут говорим на общерусском языке с великорусским произношением, и то с одним из великорусских произношений, средне-великорусским акающим произношением. Ведь и ярославцы тоже великороссы, а их произношение совершенно иное, чем то, которое принято в общерусском литературном языке.”

Русский литературный язык является общерусским, а не только великорусским, потому что он далеко не вполне тождествен с великорусским наречием или с одним из его говоров, а представляет собой организм, довольно сложный по диалектическим и историческим наслоениям.

Огромное влияние на развитие общерусского литературного языка в грамматическом и лексическом отношениях имел церковно-славянский язык. Академик А.А.Шахматов указывал, что такие наши слова, как например: время, среда, вред, средство, запрет, трезвый, бремя, плен, благой, благо, младенец, гражданин, облако, враг, глава, главный, гласный, пламя, власть, сладкий, праздник, ограда, страна, срам, растение, крест, скверна, хребет, учебный, лечебный, душевный, подземный, телесный, жертва, небо, пещера, надежда, невежда, одежда, пища, жажда, юг, юный, вечный, брачный, удачный (несмотря на ч), “обнаруживают своею звуковою формой, что они заимствованы из церковной речи; сколько же могло перейти из нее таких слов, по звуковой стороне которых нельзя догадаться об их церковном происхождении; перечисленные слова пережили века в составе русского языка.”

Многие научные термины в русском языке построены на основе древнегреческих и латинских слов. Также на лексический состав общерусского литературного языка некоторое влияние оказали и большие образованные языки Западной Европы, особенно французский, немецкий, а в последнее время и английский.

Противники русского единства, указывая на факт преобладания в общерусском литературном языке одного из великорусских говоров, заявляли, что этим нарушается принцип равноправия народностей и их наречий.

“Но если встать на такую точку зрения, то все старые и новые литературные языки, особенно большие, следует признать посягательством на равноправность народностей и соответственных просторечий”, - возражал профессор А.Будилович, и приводил примеры того, что каждый литературный язык подчинял себе известное количество говоров или наречий.

Это выразилось, например, в польском языке, в господстве говоров малопольских над великопольскими и мазовецкими; в чешском - в господстве говора пражского над прочими чешскими и моравскими; в немецком - в господстве верхнесаксонского над многочисленными говорами верхненемецкими и нижненемецкими; во французском - в господстве ильдефрансского над прочими говорами; в испанском - в господстве кастильского; в итальянском - в господстве флорентийского и т.д.

“Представитель акающей группы, московский говор, тот, которым мы говорим, есть язык всей русской интеллигенции, не только по происхождению великорусской, но и малорусской, и белорусской, - писал А.И.Соболевский. - За интеллигенцией везде идет многочисленная полуинтеллигенция и смешанная народная масса больших городов и центров;..”

Поэтому как на великорусской, так и на малорусской территории говор, принятый в общерусском языке, часто с примесью особенностей местных говоров, получал среди городского населения широкое распространение. Крестьяне, приезжавшие в города на заработки, по торговым и хозяйственным делам, также старались подражать языку городских жителей.

Даже украинофилы, которые создавали украинский литературный язык и писали на нем свои сочинения, в семье предпочитали говорить по-русски. Как вспоминал украинский деятель и историк Д.Дорошенко: “...в нашей семье, хотя и было аж несколько “украинофилов”, но привыкли говорить по-русски, только изредка примешивая украинские слова”.

Принципиально иная ситуация была в Галиции, Буковине и Угорской Руси (Закарпатье), находившихся тогда в составе Австро-Венгрии. Общерусский литературный язык не принадлежал там к числу так называемых “краевых языков”, допущенных к употреблению в сфере образования и администрации. Попытки галицко-русских депутатов австрийского парламента добиться от центральных властей признания за общерусским языком прав “краевого языка” неизменно отвергались, наталкиваясь на сопротивление местных галицких властей, представленных поляками.

Власти позволяли галицким русинам пользоваться в официальной сфере только тем литературным языком, который разрабатывался галицкими украинофилами, официально именовался “рутенским” и лишь с очень большой натяжкой мог быть назван “украинским”. Русский язык употреблялся в Галиции, Буковине и Угорской Руси только в неофициальном порядке сторонниками русского движения, которые, несмотря на преследования со стороны властей, сохраняли сознание общерусского национально-культурного единства.

К началу ХХ века у подавляющего большинства российских малороссов идея украинского сепаратизма не пользовалась успехом, но противники России как за ее границей, так и внутри страны всячески старались эту идею пропагандировать. Значительное внимание распространению среди малороссов украинского национального сознания уделил известный сионистский деятель, уроженец Одессы Владимир Жаботинский, опубликовавший с этой целью в 1910-1912 гг. ряд статей, в которых затрагивал и языковой вопрос.

Как учил В.Жаботинский, никакого единого русского народа, состоящего из великороссов, малороссов и белорусов нет, как нет и единой русской культуры и русского языка, - русский язык является “чистейшим великорусским”.

Говоря о национальном и языковом единстве народа, В.Жаботинский подчеркивал, что определяющим здесь являются не формальные признаки, а сознание самого этого народа. “Испанский и итальянский языки имеют больше общего, чем итальянский язык и диалект Болоньи, но язык Болоньи называется диалектом итальянского языка - потому что таково национальное сознание жителей Болоньи: они чувствуют себя членами итальянской нации.”

Правда, делая упор на самосознании народа, В.Жаботинский предусмотрительно обходил вопрос о национальном самосознании малороссов, заявляя: “В сам этот вопрос, считают или не считают себя малороссы частью русской нации, я углубляться не буду”. Он понимал, что проповедуемая им идея национально-культурной отдельности малороссов от великороссов не имеет поддержки в народе, о чем он и писал с использованием характерной терминологии: “Край наш стал излюбленной ареной черносотенства... Депутаты юга - главная опора реакции...”

Признавая право на существование немецкой или итальянской нации, так же как и право на существование их общенациональных языков, невзирая на серьезные различия между местными диалектами у немцев или у итальянцев, русскому народу и русскому языку В.Жаботинский в таком праве отказывал, усиленно ратуя за развитие украинского национального движения.

Наставления Жаботинского не утратили своей актуальности и в наши дни, - сборник его статей издан в переводе на украинский язык. Переводчик и автор предисловия Израиль Клейнер указывает: “Можно смело утверждать, что этот цикл статей является беспрецедентным в мировой журналистике образцом длительной борьбы представителя одного народа за национальные права другого народа, - борьбы, которая приобрела масштаб целой кампании в прессе.”

Таким образом, в начале ХХ века русский литературный язык не рассматривался на юге России в качестве языка иностранного. Малорусские говоры соотносились с общерусским языком не как языки разных стран, а как язык простого народа с языком людей образованных.

Что касается украинского литературного языка, то на процесс его формирования самое существенное влияние оказали политические обстоятельства. Стремление внести раскол в русский народ, посеять рознь между малороссами и великороссами, побудило противников России использовать с этой целью и языковой вопрос, что повлекло за собой ответные меры со стороны российского правительства, которое во время польского восстания 1863 г. ввело запрет на отдельные виды украинских публикаций.

Политическое украинофильство нашло благоприятную почву для своего развития в австрийской Галиции, где власти не были заинтересованы в укреплении у русинов общерусского национального сознания, а поэтому наложили запрет на официальное использование общерусского языка и постановили выработать для русинов особый литературный язык, как можно менее похожий на русский.

Это требование стало причиной непомерного насыщения создаваемого языка иностранными, преимущественно польскими словами, а также словами специально придуманными. Подобный метод образования литературного языка во второй половине XIX в. стал практиковаться и российскими украинофилами, что же малороссов, и не делало украинский литературный язык малопонятным для самих способствовало его распространению даже в то время, когда никаких ограничений для украинских публикаций уже не было, а для пропаганды политического украинофильства в России устраивались широкомасштабные кампании в прессе.

К началу ХХ в. украинский литературный язык находился еще в стадии разработки и не имел устоявшихся норм, о чем свидетельствуют заметные различия между языком галицких и российских украинофилов, а также языковые различия в произведениях отдельных авторов.

Революционные потрясения 1917 г. послужили началом нового этапа в истории как русского, так и украинского языка. Стремительная смена властей на Украине в 1917-1920 гг. не давала возможности для осуществления какой-либо последовательной языковой политики. Относительной стабильностью тогда отличался разве что период правления гетмана П.П.Скоропадского, но и эта стабильность сохранялась только благодаря присутствию на Украине немецких войск.

В соответствии с требованиями немцев, которым надо было продемонстрировать, что они не оккупировали часть российской территории, а пришли как союзники в независимое и отдельное от России государство, гетман проводил свою политику под лозунгами самостоятельности и украинизации. Но впоследствии в своих "Воспоминаниях" П.П.Скоропадский писал:

"...Конечно самостоятельность, которой тогда приходилось строго придерживаться из-за немцев, твердо на этом стоявших, для меня никогда не была жизненна, но я думал, - да так бы оно и было - немцы изменили бы свою политику в сторону федерации Украины с Россией."

Гетман признавал право на существование в Украине двух параллельных культур - русской и украинской. Он не соглашался с радикальными украинскими деятелями, которые настаивали на полном и немедленном вытеснении русского языка:

"...У украинцев ужасная черта - нетерпимость и желание добиться всего сразу; в этом отношении меня не удивит, если они решительно провалятся. Кто желает все сразу, тот в конце концов ничего не получает. Мне постоянно приходилось говорить им об этом, но это для них неприемлемо. Например, с языком: они считают, что русский язык необходимо совершенно вытеснить."

Тогда же народ на Украине получил возможность близко познакомиться с представителями галицийского украинского направления, которые были воспитаны в духе крайней ненависти ко всему русскому. И тут отчетливо проявилась, по словам П.Скоропадского, "резкая грань между галицийской Украиной и нашей". "На самом деле это две различных страны. Вся культура, религия, мировоззрение жителей совершенно у них иные."

Привитые им в Австрии антироссийские взгляды галицкие украинофилы старались навязать народным массам на Украине, в чем П.Скоропадский видел главное препятствие для поднятия культурного уровня народа: "...мне было ясно, что главным препятствием для работы более культурных кругов являлось то шовинистическое галицийское украинское направление, которой нашей народной массе далеко не так нравилось, как об этом думали теперешние вожди украинства."

"...Это узкое украинство исключительно продукт привезенный нам из Галиции, культуру каковой целиком пересаживать нам не имеет никакого смысла: никаких данных на успех нет и является просто преступлением, так как там, собственно, и культуры нет.

Ведь галичане живут объедками от немецкого и польского стола. Уже один язык их ясно это отражает, где на пять слов 4 польского и немецкого происхождения. [...]

Великороссы и наши украинцы создали общими усилиями русскую науку, русскую литературу, музыку и художество, и отказываться от этого своего высокого и хорошего для того, чтобы взять то убожество, которое нам, украинцам, так наивно любезно предлагают галичане, просто смешно и немыслимо.

Нельзя упрекнуть Шевченко, что он не любил Украины, но пусть мне галичане или кто-нибудь из наших украинских шовинистов скажет по совести, что, если бы он был теперь жив, отказался бы от русской культуры, от Пушкина, Гоголя и тому подобных и признал бы лишь галицийскую культуру; несомненно, что он, ни минуты не задумываясь, сказал бы, что он никогда от русской культуры отказаться не может и не желает, чтобы украинцы от нее отказались. Но одновременно с этим он бы работал над развитием своей собственной, украинской, если бы условия давали бы ему возможность это делать.

Насколько я считаю необходимым, чтобы дети дома и в школе говорили на том же самом языке, на котором мать их учила, знали бы подробно историю своей Украины, ее географию, насколько я полагаю необходимым, чтобы украинцы работали над созданием своей собственной культуры, настолько же я считаю бессмысленным и гибельным для Украины оторваться от России, особенно в культурном отношении.

При существовании у нас и свободном развитии русской и украинской культуры мы можем расцвести, если же мы теперь откажемся от первой культуры, мы будем лишь подстилкой для других наций и никогда ничего великого создать не сумеем."

Отход с Украины немцев, потерпевших поражение в мировой войне, и поднятое против гетмана восстание, в котором активную роль сыграли галицкие Сечевые стрельцы, привели к падению гетманской державы и установлению власти Директории, возглавляемой С.Петлюрой и В.Винниченко.

После трех лет революционной смуты, в течение которых, к примеру, власть в Киеве по подсчетам одного из очевидцев менялась тринадцать раз, на Украине в конечном итоге установилось правление большевиков.

До революции большевики, как и другие политические силы, деятельность которых была направлена против русского государственного строя, старались использовать в своих целях национальный вопрос, в частности, разделить русский народ - разобщить великороссов, малороссов (украинцев) и белорусов. Великороссов они объявляли господствующей, угнетающей нацией, а украинцев и белорусов причисляли к нациям угнетенным и обещали им после своего прихода к власти предоставить право самоопределения вплоть до отделения и образования самостоятельных государств.

На практике же национальная политика большевиков оказалась крайне противоречивой. Когда речь шла о свержении прежней власти, лозунг самоопределения наций вплоть до отделения был с точки зрения большевиков целесообразным, но когда потребовалось защищать свою собственную власть, перед ними со всей очевидностью встал вопрос о необходимости восстановления единства страны, что они фактически и сделали, собрав большую часть бывшей России под новым названием - СССР.

Однако замысел разрушения национально-культурного единства русского народа большевики последовательно провели в жизнь, пойдя путем, начертанным австро-польскими покровителями галицкого украинофильства и деятелями типа В.Жаботинского. Название "русские" они оставили только за великороссами, а украинцев и белорусов официально признали отдельными народами.

Соответствующему изменению подверглось и значение термина "русский язык". Понятие общерусского литературного языка было ликвидировано, а русский язык отождествлен с языком великороссов и объявлен отдельным от языков украинцев и белорусов. Чтобы и внешне подчеркнуть различие между этими языками, большевики осуществили реформу правописания, введя в украинском языке так называемое фонетическое правописание, подобное тому, что было введено австрийскими властями в школах Галиции в 1892 г., а также изменив и русское правописание.

Традиционное представление о русском народе и русском языке теперь оставалось только у галичан - сторонников русского единства. Несмотря на тяжелые потери, понесенные русским движением в результате репрессий, обрушившихся на него со стороны австрийских властей в период первой мировой войны, русские галичане продолжили свою деятельность после распада Австро-Венгерской монархии, в условиях, когда Галичина оказалась под властью Польши.

В своей брошюре "Потуги разъединения и ослабления русского народа", вышедшей во Львове в 1924 г., Г.С.Малец писал:

"В образовании русского литературного (книжного) языка, в создании всей русской культуры принимали участие все русские племена: малоруссы, великоруссы и белоруссы. Что до книжного языка, то можно сказать, что малоруссы положили для него основу, а великоруссы дали ему свой выговор. И потому неверно и смешно, если нам кто-то говорит, что тот язык не есть нашим (малоруссов), что это московский, или российский язык. Нет это не верно! Он есть общерусским литературным языком, так же московским, как киевским и львовским."

Говоря о старом, этимологическом правописании, автор отмечал, что оно "и есть одним из тех признаков, который указывает более наглядно на единство общерусского языка для всех русских племен, и удерживает это единство. Фонетика же вводит уже различия в способе писания и потому-то именно фонетика и была насильственно заведена Австрией в галицких школах, чтобы нас разделить и затруднить нам галичанам доступ к богатой общерусской культуре. Потому-то и теперешняя Польша не допускает русских школ и не признает у себя прав гражданства для общерусского литературного языка, и проводит дальше политику старой Австрии."

"А почему же мы русины должны отрекаться от своей старины, своей истории, своего названия, своего национального единства, своего уже столетиями выработанного книжного языка и всей нашей культуры?! Почему одно русское племя должно отрекаться от другого, заводить взаимные споры и ненавидеть себя взаимно?!

Только одно ослепление, только неразумие могут вести нас к тому, на несчастие и погибель себе, а на радость нашим врагам!"

В то же время в СССР в 1926 г. Дмитрий Лихачев, будущий академик, а тогда двадцатилетний студент, был отправлен в лагерь на Соловецкие острова за написание научной работы под названием "О некоторых преимуществах старой русской орфографии".

XII съезд РКП(б) в апреле 1923 г. провозгласил так называемую политику "коренизации", украинская разновидность которой получила название украинизации. Компартию Украины тогда же возглавил Эммануил Квиринг, но в 1925 г. он был смещен со своего поста за недостаточно активное осуществление украинизации. Его сменил другой, более активный украинизатор - Лазарь Каганович, который решительно повел украинизацию в свойственной ему манере, с участием карательных органов и специально создаваемых "троек" по украинизации. Служащие, которые не желали, или не успевали украинизироваться, подвергались административным взысканиям, увольнению с работы, привлекались к уголовной ответственности.

Но политика вытеснения русского языка из административной сферы входила в противоречие с общегосударственными интересами, в особенности в то время, когда страна приступила к индустриализации и созданию единого хозяйственного комплекса. Перегибы в деле украинизации были устранены, но поддержку украинской культуре и украинскому языку советская власть продолжала оказывать.

Современный литературный украинский язык был фактически сформирован в советский период, когда были установлены определенные языковые нормы и прекращен разброд, царивший ранее в языке сочинений отдельных украинских авторов; также были отсеяны многие полонизмы и неудобопонятные изделия украинофильской языковой кузницы.

Украинский язык был введен в средних и высших учебных заведениях. Украинская литература пополнилась произведениями украинских советских писателей и поэтов.

Если до революции вопрос о том, являлась ли малорусская речь в конце XIX - начале ХХ столетия особым языком или наречием русского языка, еще был предметом дискуссий, то при советской власти историю скорректировали и постановили, что самостоятельные языки: русский, украинский и белорусский образовались в XIV-XV веках.

Однако на практике русский язык продолжал сохранять и в советской Украине свою прежнюю роль языка образованных людей, языка городского. Развернувшийся процесс индустриализации и вызванная им потребность в специалистах обусловили приток в города сельских жителей, которые попадали там в русскую языковую среду, а получая образование также приобщались к русскому языку - ведь на русском языке было накоплено огромное количество книг, как собственно русских, так и переводных, по всем отраслям знаний.

Даже в Галичине в 1927 г. А.Каминский советовал галичанам изучать русский язык не потому, что украинский язык хуже общерусского, "а потому, что в 50, а может быть в 500 раз меньше на нем написано и во много раз меньше культурных людей его употребляют".

Необходимость поддержания производственных и научных связей в такой многонациональной стране как СССР объективно требовала от специалистов владения единым языком, которым естественно оставался русский язык. Увеличение численности городского населения за счет сельского закономерно вело к расширению сферы функционирования русского языка, который при этом не рассматривался украинцами в качестве языка иностранного, хотя формально, в соответствии с введенной большевиками трактовкой, считался теперь языком другого народа.

Установленные большевиками толкования понятий "русский народ" и "русский язык" были принесены советской властью и в Галичину после ее объединения в 1939 г. с советской Украиной. Пришедшие в Галичину коммунисты закрыли существовавшие там галицко-русские организации, а тех галичан, которые продолжали считать себя русскими в прежнем значении этого слова, принудительно записали украинцами.

Конечно, коммунисты закрыли и галицко-украинские организации, но окончательно внедрив в сознание местных жителей мысль, что галичане принадлежат к украинскому народу, совершенно отдельному от народа русского, что русский язык это язык другого народа, они тем самым успешно завершили работу, начатую в XIX веке галицкими украинофилами по инициативе австро-польских властей, и полностью искоренили в сознании галичан идею русского национально-культурного единства.

Послевоенное восстановление, развитие промышленности, включение Галичины, Буковины и Закарпатья в общесоюзный народно-хозяйственный комплекс привело к распространению в этом регионе русского языка, но уже не как языка общерусского, признаваемого ранее и местными жителями - русинами - своим литературным языком, а языка инонационального. Поскольку все русины теперь стали украинцами, то формально такое распространение русского языка вполне могло быть названо русификацией украинцев. Так коммунисты, решительно отвергавшие украинский национализм, создали украинским националистам прекрасную почву для антирусской пропаганды и в частности для тех нападок на русский язык, с которыми мы столкнулись в годы так называемой "перестройки", и которые не прекращаются до сих пор.

За десятилетия власти коммунистов в сознании советских граждан - как украинцев, так и русских, было прочно закреплено, что мы принадлежим к разным народам и, следовательно, русский язык по определению не может быть родным для украинцев. Поэтому когда с распадом Советского Союза коммунистические идеологи в одночасье превратились в националистических, им оставалось только довести уже готовую идею до абсурда - объявить русский язык иностранным и потребовать его изгнания с Украины.

Живущие на Украине русские теперь представлялись в лучшем случае нацменьшинством, в худшем - оккупантами, а говорящие по-русски украинцы - заблудшими овцами, отбившимися от стада и подлежащими принудительному туда возвращению.

Если же, отбросив доведенные до абсурда отдельные постулаты коммунистической доктрины, которая в данном случае обнаруживает поразительное сходство с теориями политического украинофильства и выросшего из него украинского национализма, мы обратимся к нашей досоветской истории, то увидим, что русский язык предстанет перед нами языком общерусским, в равной степени родным как для образованных великороссов, так и для украинцев.

Лет десять назад, в конце 80-х - начале 90-х годов слова об "украинском национальном возрождении", которое непременно наступит после распада Советского Союза, не сходили со страниц украинской прессы. Когда же распад стал свершившимся фактом, недавняя эйфория довольно быстро сменилась разочарованием, а затем даже зазвучали жалобы на усиливающуюся "русификацию".

Конечно, в этих жалобах присутствует изрядная доля притворства и демагогии, особенно, когда они исходят из западного региона Украины, где, несомненно, есть меньше всего оснований нарекать на русификацию. Однако, следует признать, что такого "возрождения", как оно рисовалось в воображении некоторых, не отягощенных знаниями истории и не склонных к логическому мышлению людей, именующих себя "национально-свидомыми", действительно не произошло.

Само слово "возрождение" по своему смыслу означает возобновление, подъем чего-либо после периода упадка и разрушения. Если предположить, что советский период истории с украинской точки зрения был периодом упадка и разрушения, то при ликвидации советской системы речь могла идти о возрождении лишь того, что реально существовало в досоветские времена.

Очевидно, что семь десятилетий советской власти не могли пройти бесследно и буквальный возврат к прошлому был абсолютно невозможен. В свое время П.Скоропадский писал:

"...Большевизм, уничтоживши всякую культуру, превратил бы нашу чудную страну в высохшую равнину, где со временем уселся бы капитализм, но какой!.. Не тот слабый и мягкотелый, который тлел у нас до сих пор, а всесильный Бог, в ногах которого будет валяться и пресмыкаться тот же народ."

Если с первой частью этого высказывания можно спорить, то в отношении характеристики капитализма, усевшегося у нас благодаря компартийным перерожденцам, полагаю, возражений не будет.

Но кое-что из времен послереволюционной украинской "державности" возродилось практически буквально. Например:

"Здесь есть одна черта, но это уже касается многих деятелей - беспринципность, полное отсутствие благородства. Жаловались, что при старом режиме было воровство, но нельзя себе представить, во сколько раз оно увеличилось теперь, за время революции."

Или вот это:

"Кроме того было еще одно ужасное зло: всякий негодяй, задрапировавшись в тогу украинства, считал себя забронированным."

А как нагляднее всего можно было продемонстрировать свое "украинство"? Естественно, выступая против русских и русского языка.

Так что говорить о полном отсутствии в нашей современной жизни проявлений украинского возрождения было бы несправедливо.

Коммунисты, опираясь на мощный пропагандистский и репрессивный аппарат, старались унифицировать сознание всех советских граждан. Однако, несмотря на проделанную в этом направлении работу, после падения советской власти снова возродились особенности, ранее отличавшие российскую Украину и австрийскую Галицию.

В Галичине возродились антирусские настроения, которые усиленно культивировались там австрийцами и поляками. Галичане пытаются эти настроения, в том числе и неприязнь к русскому языку, навязать на территории бывшей российской Украины, но не находят здесь поддержки у населения. И это тоже результат возрождения, потому что, говоря словами П.Скоропадского, "наш украинец" по-прежнему остается украинцем "русским", в отличие от "галицийских" украинцев.

П.Скоропадский также отмечал: "Галичане же хотели представить Антанте картину якобы единой Украины, которая вся крайне враждебна к идее России, причем в этой Украине главную роль играли бы сами галичане. Наш народ этого не захочет никогда."

Если в эту фразу вместо слова "Антанта" подставить "НАТО" или "Евросоюз", совпадение с современностью будет полным.

Противники русского народа недовольны чрезмерным, по их мнению, сходством уже нынешнего украинского литературного языка с русским языком, и подобно украинофилам позапрошлого века снова стараются наполнять украинский язык иностранными заимствованиями и выдуманными словами, чтобы отдалить его от русского.

В передачах киевского телевидения можно услышать вместо видимо недостаточно украинского "поки що" (пока) польское "на разі"; вместо украинского "звичайний, середній" (обычный, средний) звучит имеющее польское происхождение слово "пересічний"; слово "поїзд" заменяется искаженным польским "потяг"; телефонная трубка превращается в польскую "слухавку" и т.п.

Опять возрождается словесный разброд в языке отдельных авторов, которые "куют" новые "украинские" слова, кто во что горазд. К примеру, вместо слова "пилосос", явно напоминающего русское "пылесос", можно встретить то "пилосмок", то "порохотяг", а в другом месте обнаруживаешь слово "теплотяг", которое, однако, означает не "теплосос", а "тепловоз".

На правительственном уровне разрабатываются проекты реформы правописания, преследующие ту же цель максимального отмежевания украинского языка от русского.

Следует подчеркнуть, что эти нововведения появляются в украинском языке не потому, что так говорит народ. Сейчас на Украине нет польской языковой среды, в отличие от тех времен, когда юго-западная Русь находилась под властью Польши и полонизмы проникали в язык местного русского населения естественным путем. Не в народе берутся эти слова и не народ выступает с инициативами реформы правописания, а власти и политические силы антирусской ориентации.

Все это в свою очередь возрождает ситуацию, когда подвергаемый такой обработке украинский язык становится менее понятным не только для русских, но и для украинцев.

Та популярность, которой пользуется русский язык в современной Украине, и которая вызывает злобу и раздражение в антирусских кругах, также не случайна, а обусловлена исторически.

Конечно, писаную историю можно как угодно переврать и нагородить массу всевозможных небылиц. При этом всегда найдутся люди, готовые поверить в любую чушь, сколь бы несусветной она ни была.

Например, можно, обнаруживая отдельные элементы южнорусских говоров в языке древней Руси, делать вывод, что уже тогда существовал украинский язык (не в редакции ли языка Грушевского?); или, исходя из неоспоримого факта принадлежности славянских языков к индо-европейской языковой семье, перевернуть всё с ног на голову и заявить, что украинский язык древнее санскрита.

Но невозможно спрятаться от своего прошлого и обмануть подлинную историю, которая все равно проявит себя в реальной жизни. В этом вполне могли убедиться те, кто еще недавно тешил себя мыслью, что достаточно с петлюровским радикализмом сменить вывески и объявить русский язык иностранным, как от него тут же и след простынет, а ныне с удрученным видом жалуются на "русификацию".

В современной Украине, где по-русски говорит половина населения, русский язык сохраняет свою роль и значение вопреки желанию властей потому, что имеет для этого исторические основания, несравненно более прочные и глубокие, чем те уродливые порождения австро-польской языковой политики, которые после падения советской власти всплыли на поверхность в Галичине, и которые нынешняя власть пытается навязать всей Украине.

Понятно, почему правители Украины так настойчиво стремятся избавиться от русского языка - они выполняют заказ влиятельных политических сил, не заинтересованных в возрождении былого единства великороссов, украинцев и белорусов, русского единства в традиционном значении этих слов.

В борьбе против русского языка на Украине проявляются все те же потуги разъединения и ослабления русского народа, которые издавна предпринимались нашими противниками. К настоящему времени они добились в этом деле немалых успехов, однако окончательное решение вопроса все еще не достигнуто, вот и продолжают тужиться дальше.

Согласно геополитической концепции Соединенных Штатов, на постсоветском пространстве Украине отводится роль соперника России. Поэтому с позиций обеспечения глобальной гегемонии Америки культурно-языковая общность Украины и России рассматривается как нежелательный фактор, который требуется устранить.

Для прикрытия истинных целей политики вытеснения русского языка украинские идеологи предлагают набор псевдоисторических сказок, рассчитанных на то, что большинство людей, прошедших процедуру сначала коммунистической, а затем национал-"демократической" промывки мозгов, просто не знают своей истории; либо ссылаются на примеры других стран, причем только тех, где название единственного государственного языка совпадает с названием страны: вот, мол, во Франции язык французский, значит, в Украине должен быть украинский. Следуя такой логике, в Австрии, к примеру, должен быть язык австрийский. Очевидно, находясь в здравом уме, нельзя принять подобные доводы в качестве серьезных аргументов.

Правда, нам еще заявляют с крайне озабоченным видом, что если самым решительным образом не изгнать русский язык из Украины, то украинскому языку грозит неминуемое исчезновение. Однако, какой бы ни была технология создания украинского литературного языка, сегодня он реально существует, и неужели рьяные его защитники до такой степени не уверены в жизненной силе украинского языка, что допускают возможность его исчезновения в условиях Украинской державы лишь потому, что рядом с ним на равных будет существовать русский язык?

Неужели полторы сотни лет совместной работы галицких и российских украинофилов с коммунистами впридачу, так и не смогли сделать украинский литературный язык жизнеспособным?

Такого рода аргументация привлекательности украинскому языку не прибавляет, как и административный произвол ретивых украинизаторов, грубо попирающих демократические нормы общественного развития, о своей приверженности которым неустанно твердят нынешние властители Украины.

Да, враждебные нам силы не прекращают работу, направленную на разрушение национально-культурного единства Руси, но как русские, так и украинцы, помнящие о своих исторических корнях, несмотря на чиновничье-бюрократический нажим и кликушеские вопли русофобов, не должны идти у них на поводу и отказываться от русского языка и русской культуры только ради того, чтобы, потворствуя замыслам наших противников, стать подстилкой для других наций.

Леонид Соколов, Украинские Страницы

Комитет